— У вас есть некая сформированная концепция взглядов? Во что вы верите?

— Я верю, что есть высшая сила, правильная и справедливая. У меня нет вопросов, но есть понимание, что за все поступки и действия в жизни приходится платить. Я верю в торжество справедливости, которое происходит на уровне энергии. Не знаю, как это сформулировать, но уверена, что любой наш поступок, мысль оставляют некий след, который потом кем-то читается, воспринимается. Все возвращается – в этом я уверена. Даже не «уверена», я это знаю.

— Это как-то связанно с вашим воспитанием? Семья военного стоматолога заложила в вас умение делать выбор, кого-то подчеркнуть, кого-то вычеркнуть?

— Это сложно. До трех-четырех лет я жила с родителями, а потом они начали переезжать, и меня воспитывали бабушка и дедушка. Можно спустя время попытаться разложить воспитание по полочкам, но жизненный опыт и наличие своих детей показывают, что самое главное воспитание – своим примером. Были вещи, которые бабушка или дедушка никогда не объясняли вслух, но наблюдая и понимая, как они живут, я сформировалась как личность.

— Есть вещи, которые сложно объяснить ребенку.

— Да, у меня есть старший товарищ Юлия Гиппенрейтер, психолог, величайшая женщина, которая сейчас пишет новую книгу о нравственном воспитании детей. Она будет о том, что многие современные родители не знают и не умеют формулировать и объяснять, что такое добро, предательство, преданность, сострадание. В детстве мне тоже никто не говорил: «надо сострадать» или «надо быть доброй», но подспудно жизнь семьи определяет твою жизнь. Поэтому я всегда говорю как мне повезло, что у меня хорошая семья.

— Поговорим о вашей работе: онлайн издании slon.ru, радиостанции «Серебряный дождь», телеканале «Дождь». Есть ли у них общая стратегия?

— «Серебряный дождь» был создан в 1995-м году, когда нам было по 23-24 года. Мы были молодые и восторженные – верили, что мир принадлежит нам. В общем, это крутое чувство – прививка на всю жизнь. В 90-е было ощущение, что любая дверь перед тобой откроется, только не ленись.

Мы тогда ничего не понимали о медиа бизнесе, только догадывались, как он живет. Но проект оказался очень успешным, высоко маржинальным, мы очень хорошо зарабатывали. И только когда радио было уже 14 лет, стало понятно, что нужно двигаться дальше, и на это были разные причины. Я еще немного занималась радио, а потом мы с партнером разошлись.

— Какие у вас сейчас отношения с Дмитрием Савицким?

— Сейчас я являюсь пассивным акционером радиостанции, не принимаю участия ни в одном из проектов. К проекту slon.ru, который стал republic.ru, я не имею отношения, потому что этот проект создавался моим мужем Сашей. Это была идея журналистов, и Саша их поддержал. «Репабликом» Саша всегда занимался больше, и был момент, когда мы пытались найти синергию в продажах или редакции. Оказалось, это сложно.

— Разные команды?

— Дело не в командах, а в концепции. По идее, и «Серебряный дождь», и «Репаблик», и «Дождь» очень похожи, все площадки работают на думающего, созидательного, неравнодушного человека. Кто-то с акцентом на социалку, кто-то – на политику, кто-то – на экспертные мнения. Так или иначе, это все работа на одну аудиторию. У нас не было задачи воспитывать людей, мне просто казалось, что важно, если есть такой ресурс, быть ответственным, стараться делать что-то полезное для того, чтобы большему количеству людей это помогло, заставило задуматься. И с телеканалом то же самое, мы делаем много социально важных вещей, поэтому, наверное, мы похожи. Но технологически эти проекты разные и сложно объединять редакции.

— В интервью вы часто говорите, что любой проект определяется коммерческим успехом,вы считаете свои проекты успешными?

— «Серебряный дождь» очень успешный.

— Вы следите за ним сейчас?

— Да, радио существует 22 года, ни разу не поменяв ни стратегии, ни концепции. Но время диктует изменения, а радио не отвечает запросам этого времени. Я переживаю, но это как с ребенком, который вырос.

— А как вы оцениваете «Дождь» с точки зрения акционера?

— «Дождь» пока не приносит прибыль инвесторам. Но последние два года мы живем, полностью окупая себя. И для России это успех. Я не думала, что «Дождь» станет общественно-политическим каналом, я просто пошла за думающей аудиторией, а она, в свою очередь, пошла за нами. В контексте закрытия многих независимых СМИ, давления на СМИ, когда нас хотели просто убить, добить, мы возродились как птица феникс. В этом смысле нас можно назвать успешным кейсом. Если посмотреть на телеканалы, не развлекательные как ТНТ, а новостные, никто даже близко не думает о прибыли. А мы себя кормим подпиской, что, опять же, редкость для России. Я считаю, это успех.

— Рассматривая историю создания телеканала «Дождь», скажите, задача, которую вы себе ставили в начале пути и сейчас, это разные системы координат?

— В начале было две причины. Первая – это сделать телеканал для людей, похожих на меня, переставших смотреть телевизор и переключившихся в Интернет. Я понимала, что умею работать с такой аудиторией, и эта аудитория коммерчески интересна для рекламодателей. Соответственно, это может быть хорошим бизнесом, и нам удалось сделать это с «Серебряным дождем». Он всегда был маленьким, но зарабатывал много. Он стал идеальным примером того, как делать продукт, который сам потребляешь, прибыльным, если ты занимаешься любимым делом. С телеканалом была похожая ситуация, я знала аудиторию и понимала, что она интересна рекламодателям. Поэтому план был сделать хороший продукт для определенной аудитории, у которого есть понятные бизнес показатели и цели. Но в процессе начал быстро меняться контекст, и мы менялись вместе с ним. Мы задумывались как телеканал, но сейчас мы – мультимедийная платформа. Это бренд, у которого есть разные способы доставки контента, чем дальше, тем он быстрее меняется, и все меньше похож на телеканал.

—Вы были готовы к тому, что «Дождь» может стать настолько популярным в регионах?

— Это было неожиданно, и не было моей сверхзадачей. Вдруг выяснилось, что аудитория соскучилась по свежему, настоящему телевидению. Рейтинг канала стал расти от месяца к месяцу, соответственно росли наши доходы, все было так, как я придумала. А дальше что-то произошло – либо я что-то сделала не так, либо так быстро поменялся контекст, – и все, что мы сделали, оказалось опасным. Все вдруг поняли, что на глазах выросло большое медиа, независимое, неподконтрольное, неподцензурное. И мы получили по башке. Нас сделали маленькими, но мы не умерли, не предали себя и продолжаем стоять на своих позициях.

— Как получилось, что у вас собралась молодая команда ведущих, к которой в начале относились с неким скепсисом? Почему вы не звали на телеканал медийные лица?

— В начале это была позиция, потому что люди из телевизора уже были укушены, скажем так, цензурой уже тогда. Было разделение, на какие темы можно говорить, на какие нельзя, появлялись черные списки, но это еще была, как мы шутим, кошерная ситуация, хотя НТВ к тому времени уже был много лет закрыт. Поэтому мы не хотели людей с большого телевидения.

— А на кого вы ориентировались?

— Хотелось найти свой язык, потому что единственное, что нам нравилось тогда – это язык Парфенова и его команды. Мы все делали вопреки правилам, потому что я не знала, какие должны быть правила, и создавали свои. Молодежь более подвижная.

— То есть, был некий подспудных страх, что мэтры большого телевидения будут более требовательны?

— Так и происходит, когда приходит кто-то из больших: «А как у вас это? А это? Почему со мной на съемку не едут три оператора?» Условно. А мы не могли себе такого позволить, поэтому искали новые способы. Мы не думали: «будет только молодежь», как-то оно формулировалось в процессе. Правда, когда у нас появился Паша Лобков, первый человек с большим телевизионным опытом, он привнес очень много, показал другой уровень профессионализма, и так органично влился, по интонации и по языку, что стал примером. И я поняла, что это, наверное, не так страшно. Но никогда не угадаешь, это химия. Мы взяли Светлану Сорокину с форматом серьезного глубокого разговора, и не зашло, вообще. Нам казалось: О, Сорокина! Все ее так ждали, так скучали, но по цифрам, по аудитории не сложилось. И мы начали искать другие форматы.

— А потом появилась Яна Рудковская с бешеными рейтингами.

— Это было осознанное решение попробовать зайти в другую аудиторию. И я считаю, это был правильный ход, и мне очень жаль, что Яна не может продолжить. У Яны с каналом сильно не совпадают графики, и я жалею о том, что она ушла.Она привлекла другую аудиторию и хорошо резонировала в составе.

— В одном из последних интервью с Марией Макеевой, бывшей вашей коллегой, вы говорили о компромиссах и этике в журналистике. Что для вас является компромиссом в журналистике и на что вы готовы пойти?

— Мне легко отвечать на этот вопрос, потому что я не журналист, и по закону о СМИ я как генеральный директор не имею права вмешиваться в работу журналиста. Но я не просто генеральный директор, а действующий условно генеральный продюсер, и многие контентные вопросы находятся в моем ведении. Все, что касается программ и ведущих, — в моей компетенции, а все, что касается журналистов и репортерской работы, — для этого есть главный редактор. Мой компромисс заключается в том, кого приглашать на работу. Говорят, что нет объективных СМИ, и их правда нет, потому что формат все равно определяет владелец, так как он определяет, кого принимать на работу, с какими взглядами и какой компетенции. Я сейчас пригласила главным редактором Романа Баданина, одного из самых бескомпромиссных журналистов, слышащих, не сумасшедших, и очень последовательных. Он бережет профессию, потому что таких, как он, по пальцам пересчитать.

— Вы прислушиваетесь к критике?

— Конечно. Не люблю, как все, расстраиваюсь иногда. Я вижу, когда она конструктивная, когда неприятно, но понимаешь, что люди делают это с сопереживанием, с желанием исправить.

— Каких этических норм придерживается канал?

— В редакции есть догма, которую подписывают все журналисты. По ней и живем.

— Кто делал графику для «Дождя»? Голосом телеканала является Алена Станиславовна Долецкая, как пришла идея оформления телеканала?

— Еще до создания телеканала я знала три вещи. Первое: я хочу, чтобы студия телеканала была открытой, не может быть разделения на студию и офисы. Этого никто не делал в России, мне говорили: «Так не бывает, так не будет, ты сумасшедшая». Ноя знала, что должен быть open space, и эта концепция работает до сих пор.

Второе: я точно знала, что голосом канала будет Алена Долецкая. Я просто позвонила ей и сказала: «Алена, я телеканал собираюсь делать, ничего еще не знаю, но ты будешь нашим голосом». Она очень сильно удивилась, но все получилось.

И третье, забавное. На «Серебряном дожде» Дима, мой партнер, не приветствовал личных отношений на работе, когда люди соединялись в пары, потому что верил, что если потеряешь одного, уйдет и второй. Любовь, дружба, секс на работе не поощрялись. Я с этим не была согласна на радио, и на канале хотела, чтобы все могли влюбляться, заводить семьи, рожать детей, чтобы случались все время романы. Люди здесь встречаются, женятся, расходятся, рожают детей.

Вот три вещи, которые я точно знала. Остальное формировалось в процессе. И что придумала, то и получила. По поводу графики, первый пакет для нас делал Максим Сметана, очень сильный дизайнер. Но идея розового была моя, и все были против. Сейчас графику делает штатный дизайнер.

— Розовый – тренд сезона?

— Состояние, когда телеканал придумывался – розовый период нашего брака. Муж за мной ухаживал, дарил все розовое: машину, телефоны. Смешно, что я брюнетка, но розовый – мой цвет. Это цвет абсолютного счастья, любви, состояния того, что все вокруг тебя крутится. Поэтому я точно знала, что цвет телеканала будет розовый. А после нас многие СМИ порозовели неожиданно.

— Не пугало, что телеканал будет восприниматься как женский?

— Это же ломало все стереотипы. Я ни с кем это не обсуждала, просто сказала, что должен быть розовый. Потом где-то на год пришел Грымов на позицию арт-директора, и это был тяжелейший опыт, но очень полезный. Он «переодел» канал, развил, сделал новое оформление. Тогда же возникли идеи названия программ по фамилиям ведущих и авторов.

Мне понравилось, я это видела в Америке, когда новостные передачи были брендированы именами ведущих. И когда ты формируешь авторский канал, это очевидно.

— Вы отличились в продвижении – запомнилась банерная реклама, где под дождем смывались буквы и менялось послание.

— Да, она крутая была. Это нам предложили ребята из Екатеринбурга, нам очень понравилось, но мы понимали, что в Москве этого не дадут сделать. В итоге, они сделали это у себя.

— Блиц-опрос. Если театр, то какой?

— Театр – это для меня внутреннее переживание. В Москве это театр Богомолова, Серебренникова, «Мастерская Брусникина», и, конечно, Большой Театр или театр Фоменко. Зависит от настроения.

— Режиссер?

— В театре я поклонница Серебренникова, Богомолова, Кулябина, Диденко. Если осталось что-то живое в искусстве, это театр. Мне очень нравился, но он сейчас не ставит
в России, Дмитрий Черняков, который работал в Большом Театре.

— Традиционный вопрос, если бы у вас была возможность пригласить на ужин любого человека настоящего или прошлого, кто бы это был и почему?

— Первые два человека, которые приходят в голову сразу, это Барак Обама и Софи Лорен. Софи Лорен всегда была дял меня невероятным образцом женщины во всех смыслах. А с Бараком Обамой мне о многом хотелось бы поговорить. Мне кажется, он глубоко нравственный человек, очень глубокий, теплый. Мне интересно, о чем он думает сейчас, как переживает Трампа. Он не мог пойти на третий срок, и это не его проигрыш, но чувствует ли он ответственность за то, что Трамп пришел к власти? Как он это переживает как гражданин Америки?

— В этом номере мы говорим об одержимости. Кто-то преследует свои цели, кто-то одержим своим делом, а чем горите вы?

— Все мои идеи, вся моя одержимость связаны с работой на протяжении уже многих лет, и это не только телеканал, но и радио. В какой-то момент хотелось бросить, но каждый раз меня ведет какое-то провидение. Если у человека есть миссия в жизни, наверное, моя миссия – создавать СМИ, которые меняют жизнь конкретных людей, которые оказываются рядом, в этом поле и становятся зрителями и слушателями. Когда мы почти потеряли веру и надежду, что со всем справимся, я получала невероятный фидбэк от зрителей. Я увидела как людям важно, чтобы мы были и мы есть.