Интервью с АЛЕНой ДОЛЕЦКой
ИНТЕРВЬЮ
С АЛЕНОЙ
ДОЛЕЦКОЙ

БИО: АЛЕНА ДОЛЕЦКАЯ  В ПРОШЛОМ ЛЕГЕНДАРНЫЙ ГЛАВНЫЙ РЕДАКТОР VOGUE RUSSIA ДАЛЕЕ ВОЗГЛАВИЛА ПОСТ ГЛАВНОГО РЕДАКТОРА В НЕ МЕНЕЕ ЛЕГЕНДАРНЫМ ЖУРНАЛЕ INTERVIEW, ОДНИМ ИЗ ЛЮБИМЫХ ПРОЕКТОВ ЭНДИ УОРХОЛА, НАЧАВШЕГОСЯ В 1969 ГОДУ. АЛЕНА ИНОГДА ПРИЗНАЕТСЯ, ЧТО ПОСЛЕ ТРИНАДЦАТИ ЛЕТ РАБОТЫ НАД «БИБЛИЕЙ МОДЫ» ЗАХОТЕЛОСЬ ХУЛИГАНСТВА, ЗА КОТОРОЕ ИЗВЕСТЕН INTERVIEW, ТАК И ЗАКРУТИЛОСЬ. КОМАНДА ЕTAGE ОТПРАВИЛАСЬ В МОСКВУ, В ОФИС INTERVIEW, ЧТОБЫ ПОБЕСЕДОВАТЬ С АЛЕНОЙ СТАНИСЛАВНОЙ И ГЕНЕРАЛЬНЫМ ДИРЕКТОРОМ ИЗДАТЕЛЬСКОГО ДОМА ИНТЕРВЬЮ, НАТАЛЬЕЙ ЧЕРНОВОЙ,
О ЖУРНАЛАХ, МОДЕ И ЛЮБИМЫХ ВЕЩАХ.



Étage: У вас в офисе Interview достаточно эклектичный стиль, но при этом очень комфортно. Вам важно, в каком пространстве вы работаете?

Алена: Конечно, мы долго выбирали этот офис. В силу ряда обстоятельств первое наше место приземления был московский Сити. Нам сделали небольшой лофтчик. Мы сели там, и казалось бы, чего еще желать: роскошный вид, потрясающая Москва-река, то серость, то чернота на небе, то солнце, то какие-то потрясающие мужчины, которые сползали по окнам с той стороны, мойщики стекол. Было очень смешно. Но Сити — это Сити. И он при всей свой красоте и современности все-таки поразительно некреативный. Нам там было трудно. Дело в самой организации пространства, ты постоянно идешь с толпой в двести, триста, четыреста человек и с карточкой. И я всякий раз пугалась, так как я человек в принципе не очень дисциплинированный. Мы начинали на драйве, как обычно происходит в стартапах, и все нам было по плечу, но атмосфера, о которой вы говорите, для нас невероятно важна. А это место мы нашли сразу после. И здесь, ко- нечно, есть свои достоинства.

Étage: Интересно, что историческое здание провоцирует на эксперименты. Ведь журнал тоже экспериментальный — настолько, что в ноябрьском номере Interview сразу четыре обложки.

Алена: Мы пошли на такой эксперимент играючи, в духе основателя Interview Энди Уорхола. Большая часть нашей команды перешла из издательского дома, где мы делали журнал, который легкость и игру не предполагает, а предполагает почти библейскую проповедь моды со всех точек зрения. Я имею в виду журнал Vogue, конечно. А в Interview, который начался как своеобразный эксперимент Уорхола, все было игрой, несомненно. И для нас такая игра даже в святая святых под названием «обложка» абсолютно естественна. По-этому вопросом «почему?» я даже не задаюсь, это игра с людьми, героями, читателями. В случае с четырьмя обложками и запуском в Instagram мы получили потрясающий feedback — люди аргументировали свой выбор, сомневались или истерично кликали на Тильду. Один человек три раза заходил на Тильду и в итоге написал: «Тильду я очень люблю, но все-таки Вера лучше». И сразу приходит ощущение, что наш читатель более уточненный и мотивированный, что он действительно думает, выбирает и отстаивает свою точку зрения: почему мне так нравится Вера? Неужели из-за черного парика? Или потому, что она — Вера Брежнева? Условно говоря, Веру выбирали не только люди, которые уважают её певческую карьеру, но в большей степени читатели, которые увидели возможность игры с образом, что их и свалило с ног.
«ЖУРНАЛ ЭТО ВСЕГДА
УДИВЛЕНИЕ. ПОЧТИ САКРАЛЬНАЯ
ВСТРЕЧА»
«ЖУРНАЛ ЭТО ВСЕГДА
УДИВЛЕНИЕ. ПОЧТИ САКРАЛЬНАЯ
ВСТРЕЧА»
Étage: Если кратко, расскажите о регалиях героев последнего выпуска: Вера Брежнева, Тильда Суинтон, Джулиана Мури, Джеймс Франко.

Алена: У каждого из героев был явный повод появиться в этом номере. Джеймс Франко должен был приехать на открытие флагманского бутика Gucci, но не смог из-за графика съемок. У него был свой повод, к тому же он один из самых верных контрибьюторов журнала Interview как интервьюер, иногда как автор, и он очень нами любим. У Джулианы выходит кино, как известно.

Наталья:
Кроме того, Джулиана Мур — рыжая женщина, которая отвечала теме нашего номера «Красный».

Алена: Она была ответственна за рыжий флагман, потому что в номере также есть Эмма Стоун и Сьюзан Сарандон. А Тильда сделала нехарактерный креативный проект. Она взяла Аманду Харли, и они отправились в Арабские Эмираты. Там они просто валяли дурака — такое впечатление осталось у меня по фотосъемке. Но в этой съемке есть очень важная для нас вещь, это легкость бытия. Так сказать, наш следующий шаг, мой и моей команды, — вперед от традиционного глянца. Вот что такое для нас Тильда с потрясающим белым соколом.

Étage: В любом медиа, в том числе в журнале, все построено на личных отношениях в том числе. Это неизбежно. А как это обычно бывает со звездами высшего эшелона? Вы просто звоните и говорите: привет, Тильда, а давай-ка сделаем обложку?

Алена: Конечно, в журналистике в целом и в каждом журнале в частности это продолжение вкуса, связей, навыков, умений и видения команды, которая ведет журнал. Сейчас вы задаете вопрос из области военной тайны, которую я не люблю раскрывать. Но могу рассказать о том, что мы можем себе позволить со звездами на примере дня рождения Леонардо Ди Каприо. Мы запустили в Instagram проект Interview loves Di Caprio: предложили людям, которые с нами общаются, поздравить Лео, поскольку он тоже один из важных для нас контрибьюторов и звезд. В итоге одна часть поздравления была от Interview Russia, где Лео сидит со мной, в моем кабинете с ногами на столе и работает, а вторая называлась Interview readers love Leo, в которой читатели сделали потрясающие коллажи. Все это помогает установить отношения со звездой. С Лео, конечно, еще помогло то, что он дружит с нашим владельцем Владом Дорониным. И я с ним познакомилась, когда мы плавали на лодке, так получилось.
«МЕНЯ НЕВЕРОЯТНО ОГОРЧАЕТ НАЦИОНАЛИЗМ, ГОМОФОБИЯ, СТРЕМЛЕНИЕ ЧАСТИ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА
К РАЗРУШЕНИЮ,
А НЕ СОЗИДАНИЮ»
Étage: Вам никогда не хотелось открыть свой собственный журнал, как сделала Карин Ройтфельд с CR Book?

Алена: Никогда. Я, к сожалению, знаю грустную судьбу этих журналов, потому что очень немногие из них могут стать легендами в истории глянцевой журналистики. За исключением, пожалуй, The Oprah Magazine Опры Уинфри, что мне и предложили первым делом, когда я ушла из Vogue, — проект а-ля Опра со своим телевизионным шоу и журналом, но это немного вне моего характера, потому что журнал имени меня, передача имени меня, фонд имени меня — просто too much. Я, видимо, живу не на том уровне самолюбования. Шоколад «Аленка» я еще понимаю, но авторский журнал «Аленка» — это совсем невозможно.
Потом предложили использовать другое название, но тогда, три года назад, они пришли немного не вовремя. Возможно, если бы все эти три года мы отдыхали и сейчас кто-нибудь пришел и сказал: давайте сделаем свой журнал, думаю, мы с Натальей закрутили бы.

Étage: Для вас принципиально работать в легендарном журнале? Журнал не может быть выплеском личных амбиций и видения?

Алена: Если не лукавить, можно назвать Garage личным журналом Даши Жуковой, но это будет неправильно, потому что все равно все зависит от команды. И вы это знаете прекрасно по своему Étage: развалится команда — исчезнет Еtage. Так сказать, улетит фэншуй. Извините, что я так выражаюсь. Если честно, я вообще не собиралась делать никакой журнал после Vogue. У меня были другие планы. Но планы эти были нарушены рядом обстоятельств, и одно было, собственно, то, что... Я не хотела больше в журнал, потому что мне казалось, что все уже сделано. Но был единственный журнал, который мне реально нравился, это Interview. Не только из-за своей истории. На финале Vogue я почувствовала, что традиционный глянец будет терять обороты.
В том виде, в котором любила его я. Потому что Vogue для меня был платформой креативного эксперимента в тех рамках, в которых было позволено. И он таким останется навсегда, потому что если взять историю русского Vogue, точнее мой период, видно, как, несмотря ни на что, мы экспериментировали с разными вещами внутри бренда. Сейчас таких экспериментов нет ни в одном глянце вообще.


Наталья: Мы экспериментировали и много получали по рукам,
и чувствовали, что пора найти по формату что-то такое, чтобы рвануть. Еще точно не знали, куда, в какую сторону, но, к примеру, Дашу Жукову на модную съемку мы предложили еще в 2009 году, но, к сожалению, тогда нам это запретили.


Étage: Когда журнал авторский, рамок и ограничений нет?

Наталья: Да, но это хорошо и сложно одновременно.

Алена: Потому что тебя держит дисциплина. Ты всегда задаешься вопросом: «Is it Interview?».


Étage: То есть, в принципе, Interview сейчас дает вам все возможности для экспериментов или все же есть система "запрещенного контента и героев"?

Наталья: Давайте так, чтобы не лукавить: мы занимаемся бизнесом. Мы зарабатываем на журнале деньги. Есть несколько продуктов, есть журнал, есть сайт, есть в зачаточном, развивающемся состоянии креативная фабрика, но в первую очередь мы всегда смотрим на рынок. Конечно, нам очень нравится заниматься креативом, мы постоянно ищем фотографов, стилистов, иллюстраторов, писателей, художников, редакторов и дизайнеров. Но мы также смотрим, кто наш клиент. Во-первых, мы мониторим, как реагирует читатель — ему нужно аккуратно все подавать, если мы сильно рванем, читатель не поймет и скажет: «Я тут должен гуглить 80% номера, давайте я что-нибудь попроще почитаю»...

Алена: Во-вторых, есть клиент, который поддерживает журнал. И он сейчас тоже в тяжелом состоянии, потому что экономику колбасит, покупательская способность не растет космическими темпами, и у него свои задачи.

Наталья: Опять же не сбрасываем со счетов, что читатель все время меняет свои вкусы. Раньше одевались в блестки, потом попроще, потом хардкор, потом нормкор, т. е. про моду можно говорить бесконечно. Но вкусы людей меняются, они очень избирательны, дотошны. В общем, это система саморегуляции, мы друг друга контролируем.
Étage: Предположим, придет клиент с неприемлемым для вас материалом, то...

Алена: Я говорю: нет.

tage: Существуют некие правила Алены Долецкой в журнале?

Алена: Конечно, правила есть. Это правила, исходящие из знания процесса. Будем говорить совсем откровенно, кто-то пропихивает кого-то, а я знаю, что коллекция у нее была дрянь. И, так сказать, прославлять её стыдно. И я предлагаю сделать так: мы сейчас обласкаем их аккуратненько и дождемся следующего сезона — посмотрим, что человек сделает. Или наоборот бывает, что человек делает блистательную коллекцию, нам она безумно нравится, и тогда мы стараемся успеть отснять все. У нас крупные амбиции с точки зрения продвижения — за три года мы открыли миллион людей. Например, Иван Дорн или Ольга Трэвис. Или Риа Кибурия, имя которой произнести никто не мог, а теперь Анна Делло Руссо забирает её вещи для съемки в японском Vogue. А девочка делает четвертую коллекцию в жизни!

Étage: Риа обладает потрясающим талантом видеть, анализировать красоту и передавать ее в объеме.

Алена: У нее очень красивые вещи. Она молодец, но опять же совершенно неизвестно, что будет, потому что да, она талантлива, у нее удивительно архитектурно-минималистическое авангардное видение, но мода — коварная штука, это мы знаем по массе имен.
«МЫ РАЗОЧАРОВЫВАЕМСЯ, КОГДА ОЧАРОВЫВАЕМСЯ, ПОЭТОМУ ЛУЧШЕ СНАЧАЛА НЕ ОЧАРОВЫВАТЬСЯ»
Étage: Что вас расстраивает? Существует ли некая система координат, и несоответствие ей?

Алена: Это разные вещи — то, что расстраивает в журнале
и в людях. В журнале может расстроить, когда номер приходит из типографии, а ты его видел все время в двухмерном пространстве, на экране или доске. И когда он уже напечатан, какой бы ни был опыт, сколько бы мы этих страниц ни переделали, все равно листаешь, и вдруг... не то! Не так, как должно было лежать. Это можно было сделать намного лучше. Тут срабатывает личный перфекционизм. Поэтому журнал — это всегда удивление. Почти сакральная встреча. Что касается людей, то тут история вот какая. Мы разочаровываемся, когда очаровываемся, поэтому лучше сначала не очаровываться. Жизнь диктует другие законы, потому что часто видишь, условно говоря, актера, который доставлял тебе искреннее наслаждение, блистательно сыграв роль. И тебе кажется, что он абсолютно всемогущ и, наверное, потрясающе интересный человек. А потом выясняется, что совсем он не интересный и вовсе не потрясающий, а обычный, скучный. И ты, конечно, огорчаешься, потому что это такое детское разочарование. Это неизбежно.

Étage: Поэтому предпочитаете кумиров не заводить? Может, это со временем изменилось? Ведь в детстве мы все фанатеем от кого-нибудь.

Алена: Фанатеть от кого-то — это святое. Без этого детство
и юность не могли пройти, но поклонение мне вообще не знакомо, потому что для меня это слишком сильное чувство. Слишком внутреннее. И про свое поклонение я буду решать наедине с собой в очень тихой и закрытой обстановке.

Étage: Человек не обязательно присутствует в твоей жизни буквально, но ты наблюдаешь со стороны и восхищаешься.

Алена: В этом смысле мне, конечно, очень повезло. У меня была возможность много читать благодаря родителям. Или оказаться
в кабинете Людмилы Борисовны Волченко или Юрия Петровича Любимова. Или слушать, как Володя Высоцкий прописывает, дописывает последний кусок песни, или просто ходить на выставки художников. Я уже не говорю о музыке. Тут ты фанатеешь каждый день, причем все время от разных артистов. И здесь дистанция колоссальная. Можно сходить с ума от Rolling Stones, а потом влюбиться в Шопена. И еще, например, испытываю глубочайшее уважение к Анне Винтур. Я ее невероятно уважаю как профессионала, но фанатею я от Дианы Вриланд. Понимаете разницу? Видимо, мне ближе абсолютно безбашенная креативность, которая построена на «это нереально» и «это мое». А какая была Диана? Для нее все шло от вкуса и от видения наперед. Условно, а у Анны другая технология. Она более автоматизированная, но что-то в этом есть — что-то точнее просчитанное, промолотое, блистательное.

Étage: Поговорим о вашем детстве. Люди, на которых наши родители смотрели с экранов телевизоров, непосредственно участвовали в вашей жизни. Насколько этот культурный, образовательный, воспитательный фундамент повлиял на вас?

Алена: Я сейчас скажу очевидную вещь, но дети впитывают все абсолютно безусловным образом. Ты просто дышишь этим воздухом, видишь людей, слышишь разговоры. И ребенок никогда не анализирует. В лучшем случае я могла родителям сказать: «Я влюбилась в Володю Высоцкого». Я ношусь, мне 11 лет: «Мама, я не могу дышать, он ушел, я не могу делать уроки, мне плохо». И мама уже не знала, как меня разочаровать: «Ну, девочка, у него же гайморит все время. Он в нос говорит». Это, конечно, невероятно трогательно. Такая детская непосредственная реакция, или невероятная красота, или талант, ум. Или я помню, что кого-то очень не любила из родительских друзей. Я говорила: какой он противный и зачем вы его приглашаете. И было важно, чтобы родители рассказывали, почему он оказался у нас дома, что такое дом, что это за уровень ценза, когда человек пересек порог твоего дома. И будучи ребенком, я не могла понять значимости этого человека, но, что куда важнее, во мне уже во взрослом возрасте создалось совершенно определенное понимание моего дома. У меня дом с той же самой цензурной планкой. Понимаете? У меня была совершенно не светская семья, совсем не было никакой светскости. Походы в театр, кино, консерваторию никогда не считались светским занятием. Это было занятие нормального интеллигентного человека. Светскость тогда и сегодня — это две разные планеты. Я боролась с журналом «Сноб», они писали: «Алена Долецкая — светская львица». Я не львица и совсем не светская. Потому что выходы на публичные мероприятия были связаны с Vogue, были рабочей необходимостью, частью статусной работы. Это была модель, от которой я невероятно устала.
Étage: На ваш взгляд, каким будет портрет поколения нулевых?

Алена: Отличным от поколения 60-х и 70-х. Это люди с другими ценностями, они по другому смотрят на литературу, на картины. Это естественно. И у меня есть такая теория. Мой отец дожил до 75 лет, но он был моложе всех нас: неподдельная энергия, преданность своей профессии, преданность себе самому и всему тому, что он любил, кого он любил и как он любил. Я всегда праздную папин день рождения, несмотря на то, что его нет. И на одном из дней рождения я вдруг подумала, что человек такого уровня чистоты просто не вытерпел бы того, что стало происходить после его ухода. Он бы просто не знал, как справиться с этой абсолютной разнузданной коррумпированностью. Он был золотыми руками страны, наш дом был переполнен аспирантами из Казахстана, Армении, Грузии, и это было бесконечно. Дом был как проходной двор. И все там писали диссертации. И когда приходил родитель ребенка, которого будут оперировать, отцу было совершенно неважно, был это генерал КГБ или продавщица. У него было совершенно другое восприятие денег и морально-нравственных устоев.

Interview: Étage Magazine
Date: November, 2016