Интервью
Рената Литвинова
Рената Литвинова известна своим уникальным стилем в режиссуре и моде, ее голос узнает каждый, а ее проекты всегда вызывают интерес и восхищение — будь то телепрограмма о дивах советского кино или истории моды, искрометная роль в кино или пронзительная режиссерская работа в стиле артхаус. Команда Étage побеседовала
с Ренатой о ее взглядах на кино, искусство и творческие процессы.
с Ренатой о ее взглядах на кино, искусство и творческие процессы.
— Вы раньше упоминали, что вас не интересует, скажем, социальное кино. Но существует, к примеру, жанр новой драмы, который тоже является художественным проявлением, но говорит о вещах повседневной жизни. Где для вас проходит граница между художественным и бытовым?
— Я говорю, в том числе, и о форме – как снято, каким языком разговаривают персонажи моих драм и комедий… Бедный быт – он тоже бывает разный – и образный, и репортажный. Например, в сериалах возлюбленные лежат в кровати с мятым бельем в петушки, с деревянным каким-то озвучиванием, целуются так, что хочется вырвать… Такое ощущение, что ни режиссер, ни оператор ни разу в своей жизни не были в музее, не видели красивых картин, фотографий, у них нет никакого эстетического образования, так как подозревать, что такое кино – их творческая концепция, ноль оснований. И это никакая не догма (как в случае со скандинавской новой волной, когда снимали все дрожащей камерой) или новой французской волной, когда снимали гениальные картины, используя только натуральный свет, как в одном из моих самых любимых фильмов юности «На последнем дыхании» Жан-Люка Годара. И конечно, мне хочется высказаться на главные темы – любовь и смерть. Возможно, когда-нибудь меня заинтересует социальное кино как жанр, но сейчас я его просто ненавижу! Если резюмировать, мне всегда интересен новый мир, безумный, авторский и неповторимый как сон, именно за этим я сама всегда хожу в кино.
— Существует ли для вас какая-то сформированная концепция религии?
— В кого я верю – один из самых интимных вопросов, который касается только меня.
— Тони Кушнер в 1980-х в пьесе «Ангелы в Америке» говорит о том, что Бог покинул землю в начале XX века. Что вы думаете об этом предположении?
— Я об этом ничего не думаю. Человек начинает вспоминать о Боге и ангелах почему-то, когда у него все плохо. И виноваты, конечно, ангелы! Вот лично я не могу вам дать прекрасное гладкое интервью, в котором признаюсь, что у меня все хорошо. У меня все достаточно сложно, а, возможно, будет еще сложнее и больнее, но при чем тут ангелы? Я сама в этом виновата, со всеми своими любимыми и ненавистными людьми, с которыми я оказалась в этой жизни, это был мой выбор. Винить кого-то всегда легче, согласна.
— Вы как-то сказали, что творческим людям надо влюбляться. А у нас принято, чтобы творческая личность была несчастной, тогда всем кажется, что там какие-то глубокие мысли и много всего происходит внутри. Что вы думаете по этому поводу?
— Обычно творческие единицы даже нуждаются, питаются драмами, иногда даже провоцируя их вокруг себя. Быть рядом, наверно, испытание на кротость. Твои и чужие кости идут в топку вдохновения. А начинается, конечно, все с влюбленности, а потом все перемалывается в художественные формы.
— Я говорю, в том числе, и о форме – как снято, каким языком разговаривают персонажи моих драм и комедий… Бедный быт – он тоже бывает разный – и образный, и репортажный. Например, в сериалах возлюбленные лежат в кровати с мятым бельем в петушки, с деревянным каким-то озвучиванием, целуются так, что хочется вырвать… Такое ощущение, что ни режиссер, ни оператор ни разу в своей жизни не были в музее, не видели красивых картин, фотографий, у них нет никакого эстетического образования, так как подозревать, что такое кино – их творческая концепция, ноль оснований. И это никакая не догма (как в случае со скандинавской новой волной, когда снимали все дрожащей камерой) или новой французской волной, когда снимали гениальные картины, используя только натуральный свет, как в одном из моих самых любимых фильмов юности «На последнем дыхании» Жан-Люка Годара. И конечно, мне хочется высказаться на главные темы – любовь и смерть. Возможно, когда-нибудь меня заинтересует социальное кино как жанр, но сейчас я его просто ненавижу! Если резюмировать, мне всегда интересен новый мир, безумный, авторский и неповторимый как сон, именно за этим я сама всегда хожу в кино.
— Существует ли для вас какая-то сформированная концепция религии?
— В кого я верю – один из самых интимных вопросов, который касается только меня.
— Тони Кушнер в 1980-х в пьесе «Ангелы в Америке» говорит о том, что Бог покинул землю в начале XX века. Что вы думаете об этом предположении?
— Я об этом ничего не думаю. Человек начинает вспоминать о Боге и ангелах почему-то, когда у него все плохо. И виноваты, конечно, ангелы! Вот лично я не могу вам дать прекрасное гладкое интервью, в котором признаюсь, что у меня все хорошо. У меня все достаточно сложно, а, возможно, будет еще сложнее и больнее, но при чем тут ангелы? Я сама в этом виновата, со всеми своими любимыми и ненавистными людьми, с которыми я оказалась в этой жизни, это был мой выбор. Винить кого-то всегда легче, согласна.
— Вы как-то сказали, что творческим людям надо влюбляться. А у нас принято, чтобы творческая личность была несчастной, тогда всем кажется, что там какие-то глубокие мысли и много всего происходит внутри. Что вы думаете по этому поводу?
— Обычно творческие единицы даже нуждаются, питаются драмами, иногда даже провоцируя их вокруг себя. Быть рядом, наверно, испытание на кротость. Твои и чужие кости идут в топку вдохновения. А начинается, конечно, все с влюбленности, а потом все перемалывается в художественные формы.
— Вам не кажется на уровне личных ощущений, что в последнее время все производимое искусство, кино, музыка, литература — вторично?
— Мне так не кажется. Лучшие фильмы, которыми я восхищаюсь, особенно авторские, они скорее все более и более личные, исповедальные. А какие есть визуальные шедевры, если говорить отдельно об операторском мастерстве, какие есть блестящие стилистические решения, например черно-белый фильм «Артист». Есть невероятные актерские работы: например, в несправедливо незамеченном фильме «Газетчик» с Николь Кидман, или в сериале «Настоящий детектив» с Вуди Харрельсоном и Мэтью Макконахи, или невероятная блестящая роль достаточно взрослой актрисы Френсис Макдомант в мини-сериале «Что знает Оливия». Такая актерская одержимость ролями и лечит, и вдохновляет. Так что в творчестве можно и нужно искать лечение от «покинутости ангелов».
— В последнее время многие ученые говорят о подмене настоящего личного опыта чужим благодаря социальным сетям. О том, что люди не живут своими жизнями, а только наблюдают чьи-то придуманные в интернете. Как с этим бороться и нужно ли?
— Для некоторых людей интернет – спасение, знания, заработок и Клондайк, но большинство в нем просто прожигает жизнь. Возможно, они бы ее прожигали как-то иначе, если бы у них отобрали интернет, вопрос в личном выборе: пить, или курить, или утешаться в социальных сетях. Плюс интернета для творческих людей – они могут поделиться своими работами. Также в интернете достижима относительная свобода слова.
— Мне так не кажется. Лучшие фильмы, которыми я восхищаюсь, особенно авторские, они скорее все более и более личные, исповедальные. А какие есть визуальные шедевры, если говорить отдельно об операторском мастерстве, какие есть блестящие стилистические решения, например черно-белый фильм «Артист». Есть невероятные актерские работы: например, в несправедливо незамеченном фильме «Газетчик» с Николь Кидман, или в сериале «Настоящий детектив» с Вуди Харрельсоном и Мэтью Макконахи, или невероятная блестящая роль достаточно взрослой актрисы Френсис Макдомант в мини-сериале «Что знает Оливия». Такая актерская одержимость ролями и лечит, и вдохновляет. Так что в творчестве можно и нужно искать лечение от «покинутости ангелов».
— В последнее время многие ученые говорят о подмене настоящего личного опыта чужим благодаря социальным сетям. О том, что люди не живут своими жизнями, а только наблюдают чьи-то придуманные в интернете. Как с этим бороться и нужно ли?
— Для некоторых людей интернет – спасение, знания, заработок и Клондайк, но большинство в нем просто прожигает жизнь. Возможно, они бы ее прожигали как-то иначе, если бы у них отобрали интернет, вопрос в личном выборе: пить, или курить, или утешаться в социальных сетях. Плюс интернета для творческих людей – они могут поделиться своими работами. Также в интернете достижима относительная свобода слова.
«У МЕНЯ «ОЧЕНЬ МЕДЛЕННАЯ» БИОГРАФИЯ, НАВЕРНОЕ, РАСЦВЕТ МЕНЯ ЖДЕТ В ГЛУБОКОЙ СТАРОСТИ»
«У МЕНЯ «ОЧЕНЬ МЕДЛЕННАЯ» БИОГРАФИЯ, НАВЕРНОЕ, РАСЦВЕТ МЕНЯ ЖДЕТ В ГЛУБОКОЙ СТАРОСТИ»
— Руководствуетесь ли вы какой-то определенной концепцией красоты, когда снимаете кино? Может, это исторические примеры или люди, произведения искусства?
— Искусство для меня всегда в первую очередь – транслятор чего-то лечащего, приводящего к катарсису, если после просмотренного фильма хочется повеситься или помыться, – это скорее высказывание творческого человека, который сам лечится, используя бумагу или пленку.
— Искусство для меня всегда в первую очередь – транслятор чего-то лечащего, приводящего к катарсису, если после просмотренного фильма хочется повеситься или помыться, – это скорее высказывание творческого человека, который сам лечится, используя бумагу или пленку.
«Я ЛЮБЛЮ ВОСХИЩАТЬСЯ
КЕМ-ТО ИЛИ
ЧЕМ-ТО, ОЧАРОВЫВАТЬСЯ, ВДОХНОВЛЯТЬСЯ,
НО У МЕНЯ НЕТ СПИСКА КУМИРОВ»
КЕМ-ТО ИЛИ
ЧЕМ-ТО, ОЧАРОВЫВАТЬСЯ, ВДОХНОВЛЯТЬСЯ,
НО У МЕНЯ НЕТ СПИСКА КУМИРОВ»
«Я ЛЮБЛЮ ВОСХИЩАТЬСЯ
КЕМ-ТО ИЛИ
ЧЕМ-ТО, ОЧАРОВЫВАТЬСЯ, ВДОХНОВЛЯТЬСЯ,
НО У МЕНЯ НЕТ СПИСКА КУМИРОВ»
КЕМ-ТО ИЛИ
ЧЕМ-ТО, ОЧАРОВЫВАТЬСЯ, ВДОХНОВЛЯТЬСЯ,
НО У МЕНЯ НЕТ СПИСКА КУМИРОВ»
— Зачем вы снимаете свои фильмы?
— Я хочу рассказать, выпустить из себя некую информацию, историю, потому что в какой-то момент она становится настолько навязчивой, перетекая из одной ситуации в другую, что я именно через свои тексты или фильмы выпускаю ее. Я снимаю достаточно мало, балансируя на грани ремесла и дилетантизма, не превращая это в процесс добывания хлеба, так как деньги в нашей стране фильмами и текстами не особо заработаешь. Я вполне отдаю себе отчет: я очень специальная, камерная – в нише артхауса, где мне вполне комфортно. У меня «очень медленная» биография, наверное, расцвет меня ждет в глубокой старости.
— Каково для вас главное условие для творчества?
— Относительное уединение – я всю жизнь писала по ночам, когда все спят, на кухне; никаких кабинетов у меня никогда не было, отдельными комнатами не пользовалась, а на кухне всегда можно заварить крепкий чай, кофе… Когда училась в институте кинематографии на сценарном факультете, печатала на машинке. Та стучала, и я подкладывала что-то мягкое, чтобы было тише. Но если пишешь текст, как говорится, покрываешься изнутри перламутром, тебя несет вдаль, не можешь остановиться, на быт совсем нет времени, на свою внешность, отношения, вечерние выходы или тренировки. Я не могу разделять творческую жизнь и нетворческую, у меня все кусками и периодами. Но во мне есть такая способность: куда меня ни посади, закрой, уедини – я напишу свой текст, Муза всегда на конце пера, главное – начать.
— Вас часто называют иконой стиля. Считаете ли вы себя таковой? Кто для вас настоящая икона стиля?
— Иконой можно продержаться на фотографиях, но в жизни – это же адские усилия! Нужно все время быть на стреме: прическа, макияж, худоба как непременный атрибут, бесконечные платья, туфли, очки, позы, посещение публичных мероприятий, а как результат – несколько кривых фото в Интернете или журналах. Это становится все более бессмысленно, да и, в конце концов, я могу выложить свою фотографию на своем ресурсе, например в «Инстаграме». И какую хочу. Иконы и звезды были актуальны в эпоху черно-белого кино, когда информация в журналах была строго лимитирована редкими, отобранными и отретушированнными фотографиями, а сейчас тонны журналов и газет, которые никто не читает, множество имен из сериалов, фильмов, телевизионных шоу, просто светских персонажей… В этом нет избранности и исключительности. Поэтому нет и культа. Он исчез, но он был, он остался – только в прошлом времени… Одри Хепберн, Марлен Дитрих, Ава Гарнер, Грейс Келли, Грета Гарбо. Есть попытки повторить великий голливудский стиль у Диты фон Тиз – она качественная и одержимая продолжательница культа кинодив 40-50-х годов, но это весьма однообразно, когда нет развития, ролей, а только фото на красных дорожках. Но потребность в дивах не исчезла, конечно.
— Я хочу рассказать, выпустить из себя некую информацию, историю, потому что в какой-то момент она становится настолько навязчивой, перетекая из одной ситуации в другую, что я именно через свои тексты или фильмы выпускаю ее. Я снимаю достаточно мало, балансируя на грани ремесла и дилетантизма, не превращая это в процесс добывания хлеба, так как деньги в нашей стране фильмами и текстами не особо заработаешь. Я вполне отдаю себе отчет: я очень специальная, камерная – в нише артхауса, где мне вполне комфортно. У меня «очень медленная» биография, наверное, расцвет меня ждет в глубокой старости.
— Каково для вас главное условие для творчества?
— Относительное уединение – я всю жизнь писала по ночам, когда все спят, на кухне; никаких кабинетов у меня никогда не было, отдельными комнатами не пользовалась, а на кухне всегда можно заварить крепкий чай, кофе… Когда училась в институте кинематографии на сценарном факультете, печатала на машинке. Та стучала, и я подкладывала что-то мягкое, чтобы было тише. Но если пишешь текст, как говорится, покрываешься изнутри перламутром, тебя несет вдаль, не можешь остановиться, на быт совсем нет времени, на свою внешность, отношения, вечерние выходы или тренировки. Я не могу разделять творческую жизнь и нетворческую, у меня все кусками и периодами. Но во мне есть такая способность: куда меня ни посади, закрой, уедини – я напишу свой текст, Муза всегда на конце пера, главное – начать.
— Вас часто называют иконой стиля. Считаете ли вы себя таковой? Кто для вас настоящая икона стиля?
— Иконой можно продержаться на фотографиях, но в жизни – это же адские усилия! Нужно все время быть на стреме: прическа, макияж, худоба как непременный атрибут, бесконечные платья, туфли, очки, позы, посещение публичных мероприятий, а как результат – несколько кривых фото в Интернете или журналах. Это становится все более бессмысленно, да и, в конце концов, я могу выложить свою фотографию на своем ресурсе, например в «Инстаграме». И какую хочу. Иконы и звезды были актуальны в эпоху черно-белого кино, когда информация в журналах была строго лимитирована редкими, отобранными и отретушированнными фотографиями, а сейчас тонны журналов и газет, которые никто не читает, множество имен из сериалов, фильмов, телевизионных шоу, просто светских персонажей… В этом нет избранности и исключительности. Поэтому нет и культа. Он исчез, но он был, он остался – только в прошлом времени… Одри Хепберн, Марлен Дитрих, Ава Гарнер, Грейс Келли, Грета Гарбо. Есть попытки повторить великий голливудский стиль у Диты фон Тиз – она качественная и одержимая продолжательница культа кинодив 40-50-х годов, но это весьма однообразно, когда нет развития, ролей, а только фото на красных дорожках. Но потребность в дивах не исчезла, конечно.
Искусство для меня всегда
в первую очередь – транслятор чего-то лечащего, приводящего
к катарсису
в первую очередь – транслятор чего-то лечащего, приводящего
к катарсису
— Вы сделали несколько капсульных коллекций для разных брендов. Что хотелось выразить модными экспериментами?
— У меня не было авторских амбиций, это были просто Ренатины любимые вещи; я словно вынимала свои платья из шкафа и составляла из них адекватную коллекцию на все случаи жизни. Еще я очень отстаивала политику приемлемой цены – знаю, какие скромные зарплаты получают, например, врачи, как моя мама. И в то же время я всегда отдавала предпочтение натуральным материалам, так как синтетику носить не полезно. В коллекциях всегда отдавала предпочтение практичности и относилась к платью не как к рамке, которая должна затмевать женщину и быть сильнее ее лица, а, наоборот, быть скромным и одновременно элегантным. В один сезон мы даже сделали только платья черного цвета. Маленьких черных платьев всегда не хватает в гардеробе, это мистика какая-то.
— У вас есть кумиры? В творчестве, в моде? Кто они?
— Я люблю восхищаться кем-то или чем-то, очаровываться, вдохновляться, но у меня нет списка кумиров.
— Кто из модельеров вам импонирует?
— Последний гений – Маккуин. У него всегда была концепция. Его образы выходили за рамки, это всегда была драматическая история, даже не личная интонация, а крик Маккуина. Если
— У меня не было авторских амбиций, это были просто Ренатины любимые вещи; я словно вынимала свои платья из шкафа и составляла из них адекватную коллекцию на все случаи жизни. Еще я очень отстаивала политику приемлемой цены – знаю, какие скромные зарплаты получают, например, врачи, как моя мама. И в то же время я всегда отдавала предпочтение натуральным материалам, так как синтетику носить не полезно. В коллекциях всегда отдавала предпочтение практичности и относилась к платью не как к рамке, которая должна затмевать женщину и быть сильнее ее лица, а, наоборот, быть скромным и одновременно элегантным. В один сезон мы даже сделали только платья черного цвета. Маленьких черных платьев всегда не хватает в гардеробе, это мистика какая-то.
— У вас есть кумиры? В творчестве, в моде? Кто они?
— Я люблю восхищаться кем-то или чем-то, очаровываться, вдохновляться, но у меня нет списка кумиров.
— Кто из модельеров вам импонирует?
— Последний гений – Маккуин. У него всегда была концепция. Его образы выходили за рамки, это всегда была драматическая история, даже не личная интонация, а крик Маккуина. Если
говорить про одежду как универсальную униформу, самой безупречной была и осталась мадмуазель Шанель. Я ношу в основном черные платья, черные костюмы Шанель, черные свитера и юбки в стиле Ива Сен-Лорана, моду люблю глазами, люблю, например,просто получать удовольствие, посещая выставки архивных платьев или ощупывать вещи Ульяны Сергеенко, некоторые бывают словно драгоценные, настольно они роскошны и изысканны. В конце концов, мою дочь зовут Ульяна. Это еще одна причина, почему я симпатизирую этому модельеру, очень щедрому и избирательному. Это так здорово, когда есть такие люди, которые могут себе позволить хранить дистанцию.
— Какие семь вещей вы обязательно взяли бы с собой на необитаемый остров?
— Краски, ручки, бумагу, карандаши… Вообще, если в семь вещей можно было бы вместить любимых людей… Без них я бы ни на какой остров не двинулась!
— Что вы думаете о будущем в глобальном смысле? Это путешествия в космос или глобальная катастрофа? Как думаете, что станет с человечеством?
— Все повторяется, человечество всегда стремилось к самоуничтожению. É
— Какие семь вещей вы обязательно взяли бы с собой на необитаемый остров?
— Краски, ручки, бумагу, карандаши… Вообще, если в семь вещей можно было бы вместить любимых людей… Без них я бы ни на какой остров не двинулась!
— Что вы думаете о будущем в глобальном смысле? Это путешествия в космос или глобальная катастрофа? Как думаете, что станет с человечеством?
— Все повторяется, человечество всегда стремилось к самоуничтожению. É
Interview: Étage Magazine